Вчера умер мой кот Харальд. У него была остеосаркома, из-за которой он сгорел меньше чем за месяц, из славного мягкого мехового клубка превратившись в столь же славный, но худой, слабый и болезненный клубок. Я возила его в ветеринарку на уколы, возила на рентген, на котором у него нашли опухоль, я же привезла его на усыпление. И я рада, что была там рядом с ним, что у меня были силы на то, чтобы сделать единственную правильную вещь в этой ситуации и помочь ему не испытывать боль.
Мы взяли его с улицы. Он приблудился к дачному дому наших друзей в мае 2017 года, и они написали, когда звали в гости — у нас во двор забирается очень красивый и ласковый кот, требующий его покормить, приезжайте-посмотрите, какой красивый.
Мы приехали в конце мая, и меня встретили эти голубые глазищи и требовательное, но тихое мяуканье.
Тогда я сделала первые фото из бесконечной череды снимков, которые я делала на протяжении тех лет, что Харальд жил с нами, но в тот момент я об этом не подозревала. Мне казалось, что я просто сфотографирую красивого кота, покажу дома маме, с которой мы тогда жили, и на этом все закончится. Но мама, внезапно посмотрев на фотографии сказала — какой красивый, хорошо, привозите.
"Привозите". Смешно, что я годами уговаривала завести еще одного кота, но в итоге это случилось в тот момент, когда я совсем не ожидала.
Имя коту дала я. Несмотря на то, что он выглядел мило и ласково, у него оказался сломан левый клык, да и в целом кот, который выживал на улице, явно был суровей, чем казался снаружи. Хоть он и был синеглазый, а не синезубый, имя конунга показалось мне вполне уместным, тем более что его светлая шерсть лично у меня ассоциировалась со Скандинавией.
Через пять дней после того, как Харальд появился у нас дома, у меня был день рождения, который я не хотела праздновать — и в общем-то не отпраздновала, потому что в тот день у меня в каждой руке было по переноске с 4-5 кг котами, один из которых истекал слюнями и блевал от стресса, а второй истошно орал, явно боясь, что его снова несут жить на улицу. И честно говоря, от всей этой буквальной и метафорической тяжести в тот момент было легче, хотя я не сразу смогла это оценить и даже думала, что походы в ветеринарку несколько раз в неделю отнимают у меня силы и истощают.
Харальд всегда сопротивлялся походам в ветеринарку и любым манипуляциям сильнее, чем любой другой кот, которого я встречала. Ему даже не было больно — просто он был против и точка. Он извивался как змея, даже когда его держали несколько людей. Зафиксировать его в одном положении было почти невозможно. Он не кусался и почти не царапался — просто вырывался как истинный воин улиц.
Вчера он тоже вырывался — не из-за боли, а просто когда ему хотели побрить лапу, чтобы поставить катетер. Он рычал как лев — громче, чем когда-либо раньше, не давая удержать себя даже трем людям одновременно, и мне с одной стороны было ужасно больно видеть его таким, а с другой стороны я не могла не чувствовать за него своеобразную гордость. Он — похудевший, слабый — до самого конца оставался таким же непримиримым пиратом и воином, которым я знала его всегда, не позволяющим делать с собой что-либо, с чем он не был согласен.
Он научился быть громким лишь когда полгода жил отдельно от второго кота и вынужден был сам просить еду. Зато именно он научил другого кота воровать со стола, навязываться тогда, когда хочется внимания, и быть ласковым и мурчащим. Потому что в этом плане Харальд был великим учителем — он был самым ласковым, самым нежным и трепетным котом из всех.
Он спал на моих волосах, голове, шее, груди, ногах. Нежно грел меня, когда я замерзала. Обнимал и топтал лапами, когда нам обоим хотелось внимания и заботы. Катался у меня на плече, хотя ненавидел, когда его держали на руках. И мурчал, бесконечно много, не громко, а нежно и аккуратно, но почти непрерывно.
Я никогда тебя не забуду, моя ласковая сладкая креветка.
Спасибо, что был рядом со мной столько лет. Я тебя очень люблю.
